Что восьмиклассникам надо знать о любви? Зачем математику литература? Как изучать в школе "Архипелаг ГУЛАГ"? Об этом "РГ" рассказывает Сергей Волков, учитель русского языка и литературы школы N 57 города Москвы, главный редактор журнала "Литература".

Российская газета : Сергей Владимирович, уже совершенно очевидно, что российские школы в ближайшем будущем станут профильными. Благодаря и вашей активной позиции литература осталась в проекте стандарта для старшей школы среди обязательных предметов. А какие еще вопросы у вас остались?

Сергей Волков : Разработчики твердо уверены, что базовое образование должно завершаться в 9-м классе. У меня в этом есть сомнения. Можно ли считать, что к 9-му классу дети уже полностью познакомились с историей, географией, физикой? Я не уверен в том, что все школы должны быть профильными. Недавно я услышал позицию ректора МГУ: школа должна дать хорошее базовое образование, а вуз - профилизацию. И я с этим во многом согласен. Если школы все же станут профильными, то они не должны идти по пути сужения возможностей других предметов.

Для того чтобы вырастить хорошего математика или физика, надо не лишать его химии и истории, а поднимать планку по профильным предметам. Мне не ясно, что будет вместо ЕГЭ, классно-урочной системы? Что касается моего предмета, то в старшей школе есть дисциплины, значимость которых странно отрицать. Здесь, при всем моем уважении к другим наукам, оказываются неравными, например, химия и литература. Я люблю химию и считаю, что без этой науки нельзя обойтись, но есть некие всеобъемлющие предметы, которые оказываются выше. Чтение художественной литературы, разговоры о ней в том возрасте, когда дети активно познают мир, примеряют на себя разные социальные роли, задают взрослым вопросы об устройстве мира, необходимы. Но не ясно, чем будет заполнен предмет русская словесность, где совмещены русский язык и литература и чем будут заполнены три уровня его преподавания?

РГ : Ваши ученики литературу любят?

Волков : Я работаю в математической школе двадцать лет. И вот я вижу, что дети, пришедшие в 8-й или 9-й класс и выбравшие в качестве будущей специальности математику, поначалу не читающие, начинают читать и постепенно растут. Вдруг оказывается, что это им интересно, что-то их зацепило, и к окончанию школы они уже не могут представить себя без литературы. Ведь в чем беда? В 8 - 9 классе они еще не знают, что литература - это здорово и могут ее не выбрать. А потом спохватываются. Есть очень справедливое высказывание: мы можем получить два высших образования, но не можем два средних. Именно поэтому, обсуждая стандарты для старшей школы, я высказал сомнение, что мы, взрослые, придумали мудрый вариант выбора.

РГ : За что можете поставить двойку?

Волков : Например, за то, что ученик не принес на урок текст, с которым мы работаем. Но это бывает редко. Всегда ищу способ отступить, похвалить за что-то. У меня в кабинете стоит пианино. И вот я вижу на перемене, что ребенок садится и играет какую-то волшебную музыку. Ну как я могу потом на него сердиться, если даже он забыл домашнюю работу? Он умеет то, что не умею я. Они, эти дети, вообще многое умеют лучше. Это часто меня обезоруживает.

РГ : Откройте секрет - как привить вкус и любовь к книге?

Волков : Чтением в классе вслух.

РГ : А чем заслужить уважение учеников?

Волков : Одно из моих самых сильных воспоминаний о школе, где я учился, - разговор с учительницей о любви. То ли у меня, то ли у моего друга, а, может, у нас обоих, уже и не помню, в подростковом возрасте была несчастная любовь. И одна учительница сказала: "Ну что в вашем возрасте вы можете понимать о любви!? Это ж так у вас, все по-детски..." Помню, я смотрел на нее и думал: "Как же ты можешь с нами работать, если так считаешь?" У меня на эту учительницу была недетская обида. Ученик приходит к тебе со своей проблемой, и ты должен его понять, поддержать или что-то подсказать.

Поверьте, проблемы, как и у нас, выходят далеко за рамки литературы. Недавно на переменке ко мне, краснея, подошел восьмиклассник, хватает за пуговичку и говорит: "Мне сейчас очень надо прочитать какой-нибудь роман о любви, подскажите!" Можно отмахнуться - восьмой класс, какая любовь, иди уроки учи! Нет, мне надо ему сказать, что прочесть. Он же через себя переступил, пришел сказать о самом важном. А у меня в моей учительской башке только школьная программа сидит. Но ему надо помочь. Вот что бы вы посоветовали?

РГ : Бунина, может?

Волков : Для 8-го класса Бунин? Сложновато. Я вот не нашел ничего лучше, как назвать ему книжку американского писателя Эрика Сигала "История любви". Причем как бы заговорщицки ему сообщил: "Книжка и фильм по ней появились ровно в тот год, когда я сам родился, - и произвели фурор..." Наврал, конечно, но сработало.

РГ : О каких литературных произведениях труднее всего рассказывать в классе?

Волков : Об очень многих. Вот взять, например, "Кому на Руси жить хорошо". Это 10-й класс. Далекая от детей, непонятная жизнь. Но я придумал, что делать с этим произведением. Дело в том, что Некрасов предпринял гениальную вещь - он сделал социологический опрос в стране, в которой никогда еще раньше ничего подобного не было. Ведь что делают семь мужиков? У них нет микрофона, зато есть ведро водки. Они идут по стране и каждого, кто им встречается, спрашивают: как живешь, что думаешь о жизни, тебе хорошо или плохо? Главное - говори, как можешь и что чувствуешь, но - говори!

Подобное я сам пережил во время перестройки, когда к нам на общешкольное собрание прислали какого-то третьего секретаря обкома комсомола. Уже начиналась перестройка, ускорение, появились новые формы работы, более свободным стало телевидение. И мы воспользовались ходом телевизионщиков. Взяли два микрофона на длинных шнурах и спросили у зала - нужен нам комсомол или нет? И спустились с микрофонами в зал... Человек у микрофона не может отвертеться, он говорит правду, и зал взорвался! Все стали говорить "нам комсомол нужен только для того, чтобы поступить в институт" и спрашивать - "куда идут взносы?", "если все мы в первых рядах и все - комсомольцы, то кто в последних?" Третий секретарь позеленел... И все это я рассказываю на уроке детям.

У Некрасова мужики сначала хотели спросить попа, помещика, купца, министра, царя, но поговорили с попом - и выбрали другой маршрут. Пошли к несчастным, таким же крестьянам, как и они сами. Почему? Да потому что поп, который им рассказал о себе, оказался не таким, каким они его представляли со стороны. Здесь можно детям показать, что явление имеет разные грани и на них можно смотреть с разных точек зрения. Вот о чем Некрасов. А не только об отмене крепостного права. Книга эта о человеке и мире. Если удается вызвать эту искру с любым произведением - ура!

Волков : Стараются успеть. Но сейчас им все труднее и труднее. Вернусь к проекту стандартов. Создается впечатление, что взрослые, которые его написали, тоже устали биться с подростками и договорились: давайте, чтобы нам было полегче, опустим планку, мы так устали, что уже не можем их заставлять учиться. Каждый раз, подходя к новому произведению большого объема, я понимаю, что сейчас будет трудно всем. Может, фрагментик взять? Но мы же не имеем права этого делать! Одна из питерских учительниц верно заметила, что все нынешние достижения по поддержанию образовательной планки - это личные достижения педагога, а не достижения системы. Например, сейчас можно не учить детей писать сочинения, потому что на ЕГЭ это не требуется.

РГ : Наверно, кто-то из педагогов и не учит.

Волков : Я как-то подсчитал, что две недели в год трачу на проверку сочинений. У меня вообще-то есть чем заполнить это время...

РГ : В программе теперь есть Солженицын. Современные дети его осилят?

Волков : Понятно, что осилят немногие. И понятно, что не прочтут, как не читали многие. Но два или три урока, которые отведены на это произведение, позволят закрепить тему и что-то прочесть вслух. И я бы рекомендовал учителям читать "Архипелаг Гулаг" вслух на уроке. И в том, что кто-то после таких уроков прочтет всю книгу - не сомневаюсь.

РГ : А на лето список для чтения даете?

Волков: Конечно. Понимаю, что все книги из него они не прочитают. Но я считаю, пусть прочитают меньше произведений, но сделают это осмысленно. Курс литературы в школе, безусловно, надо разгружать. Но как - очень болезненный вопрос. Кого исключить? Тургенева, Островского, Гончарова? У меня нет ответа.

РГ : Известный педагог-гуманист Шалва Амонашвили как-то сказал: если тебе встретился хотя бы один настоящий учитель, то это уже очень много. Вам такие встречались?

Волков : Да, и не один. В этом мне очень повезло.

РГ : Кто-нибудь из ваших учеников стал филологом?

Волков: В филологи почти никто не пошел, но учителями некоторые стали. У меня нет цели, чтобы они были филологами, пусть будут хорошими людьми. Так случилось, что в какой-то момент я тяжело заболел и в полной мере ощутил, с каким количеством людей на Земле я связан. Потому что эти люди узнавали, что со мной приключилось, и присылали письма поддержки. Прямо на конверте писали год и выпуск. Десятки человек из разных уголков Земли. Я испытал одно из самых сильных потрясений в жизни.

ФОТО Зарина Кодзаева

Psychologies:

Наш журнал существует 10 лет: ровно столько учатся в школе. Теперь, впрочем, учатся уже и 11, но сути вопроса это не меняет: как по-вашему, сильно ли изменились дети в нашей стране за прошедшее десятилетие?

Я бы сказал, что нет. Работая в школе почти 25 лет, я все больше убеждаюсь, что дети всегда почти одинаковы. Времена разные, быт разный, читаешь сочинения, написанные 20 лет назад, – и видишь, что структура текста другая, ход мысли изменился… А все равно сходства больше. Дети остаются детьми. А школа – школой. И может быть, не меньше, чем знания, важно то, что в школе они на 10 лет получают в свое распоряжение некоторое количество взрослых людей, которые согласились на довольно непростые вещи.

Ну например, у детей вырастают зубы, и они начинают кусать – и смотрят, каково это: кусать взрослых? Они хотят спорить, и надо, чтобы было с кем. Они хотят, чтобы их любили. Чтобы их понимали, чтобы с ними разговаривали. Они учатся на нас – как иронизировать, как хамить (и что за это будет). В какой-то момент они догадываются, что умрут, и от этого им становится тяжело и грустно. И они приходят с вопросами: а как же тогда жить, зачем – и в чем смысл? Мне кажется, что во все времена дети в этом одинаковы. И меня эта мысль очень греет. Это значит, что мы, учителя, имеем с дело с чем-то не временным, а вечным, сущностным.

Но вы же сами говорите, что изменился даже ход мыслей.

С. В.:

Да, но если говорить об этих различиях, то их граница проходит, мне кажется, не посредине 2000-х, а скорее по границе двух веков. Вот недавно в Facebook прошел флешмоб – все выкладывали свои фотографии из 90-х. Я смотрел на фотографии моих выпускников тех лет – и видел, как много с тех пор поменялось. За те же 2000-е предметная среда вокруг нас изменилась не очень сильно. А вот по сравнению с 90-ми – почти кардинально. На тех фотографиях, например, никто не пялится в мобильники, как сегодня на уроках.

Ну, мобильники-то можно и отобрать учительской властью?

С. В.:

Речь не об этом. Гаджеты влияют на восприятие. Сейчас у детей трудности с тем, чтобы читать длинный линейный текст. Для них текст, в котором нельзя нажать на гиперссылку, – это уже проблема. Нынешние дети привыкли существовать одновременно в нескольких пластах действительности. Да и взрослые тоже. Я сам ловлю себя на том, что сижу на совещании, но могу при этом проверять почту с мобильного, смотреть, что пишут люди в Facebook, принимать эсэмэски – и плюс оставаться в реале. Но я тешу себя надеждой, что как взрослый человек я в состоянии включиться тогда, когда нужно.

Человек должен совершить рутинную работу присвоения знаний

Но ведь те же гаджеты открывают нам доступ к информации, добираться до которой раньше приходилось неделями и месяцами?

С. В.:

Да, и это нельзя не учитывать. Раньше школа была источником знаний, туда за ними приходили. Теперь знание есть везде, и за ним не надо никуда ходить, а нужно просто нажать в компьютере одну-две кнопки. Это создает иллюзию того, что присваивать никакие знания уже не надо. Все есть – протяни руку и возьми. А присваивать даже вредно, потому что все равно всего ведь не присвоишь. Так что лучше пусть лежит на полочках «в облачном хранилище», нужно будет – возьмем. На мой взгляд, это ведет к какой-то важной деформации, суть которой точно определить я не могу, но которую очень чувствую. Потому что есть вещи, которые можно понять, только присвоив, пропустив через себя.

Я регулярно задаю детям учить наизусть стихи. Почему? Потому что это то, что останется с тобой, внутри тебя. Это будет жить в твоем внутреннем мире, всплывая в нужный момент, ритмически организовывая внутреннее пространство. Не говоря уже о том, что даже сегодня случаются ситуации, когда тебе недоступен не только интернет, но даже и электричество.

То есть учить стихи все-таки нужно?

С.В.:

Обязательно. У меня в этом смысле есть собственный опыт. Когда я лежал в реанимации и понимал, что есть только я и все, что у меня внутри. Все, что я успел накопить, – и ничего больше. Есть и более страшный опыт. Меня поразили воспоминания одного бывшего служащего министерства иностранных дел. В 30-е годы он был арестован. И его били на допросах, а выжить ему помог какой-то сонет Вячеслава Иванова, который он выучил в школе на уроках литературы. Он начинал его читать про себя – и над ним как будто воздвигался какой-то купол, который защищал его от кошмарной реальности, не пропускал ее внутрь. Его били, а он читал про себя стихи, понимаете? И выжил, и написал эти воспоминания. Которые очень на меня подействовали. Потому что как раз незадолго до этого я почему-то думал о Вячеславе Иванове. Вот засыпаю над его стихами.

Палитра слов для описания своих чувств сегодня очень бедна

И стыдно немного, и непонятно: он же всю жизнь себя культурой напитывал, он выучил множество языков, но я – филолог! – читаю, и мне скучно. И вот вдруг мне приходит такой ответ из пространства. Как человек спасался стихотворением этого «сверхкультурного, но скучного» поэта на допросах в НКВД. Это оправдывает все. Но для этого как раз и нужно было стихотворение взять в себя, присвоить. Если надеяться, что все лежит где-то снаружи, этого не случится. И в этом смысле в нынешней образовательной ситуации я чувствую себя немножко консерватором. Мне кажется, что человек все-таки должен выучить таблицу умножения, выучить какое-то количество текстов. Должен совершить эту рутинную работу присвоения знаний.

Верно ли, что нынешние дети труднее воспринимают классику?

С. В.:

Отчасти да. Растет психологический разрыв детей с тем, что они читают. Дети, видимо, стали гораздо более инфантильны, и психологические ситуации, описанные в литературе, понимаются ими труднее. Кроме того, у них меньше слов в языке, чтобы, например, описывать и выражать свои чувства. Раньше, в доЕГЭшную эпоху, мы учили детей писать сочинения. Проблема ЕГЭ в том, что чем более индивидуализирован текст ученика, тем сложнее, дольше и неудобнее его проверять и соотносить с другими. Это нетехнологично. И в этом смысле с введением ЕГЭ мы потеряли установку на более сложное выражение себя.

Вкупе с целым рядом других причин это тянет за собой череду следствий, вплоть до незнания детьми многих слов, – что тоже становится препятствием к чтению классической литературы. Не только психологический, но и языковой разрыв. Помните, это осмеянное многими поколениями, но при этом чрезвычайно трудно выполняемое нынешними школьниками задание – сочинение на тему «Как я провел лето». Потому что это ведь надо найти слова. Надо понять вообще предмет разговора. А он же не только в том, что я за это лето где-то был, а еще и в том, что со мной что-то происходило, я как-то изменился. Что-то впервые почувствовал, узнал. И вот палитра слов для описания своих чувств, она сегодня очень бедна.

Вы как-то очень уж спокойно об этом говорите. Разве это не повод рвать на себе волосы?

С. В.:

Ну, этак и лысым в одночасье станешь. А если серьезно, то, во-первых, дети не стали хуже. Изменилось время. И нынешние дети могут не знать каких-то русских слов, зато почти наверняка владеют иностранным языком, а часто и не одним. К тому же они намного свободнее. И действительно обладают удивительными способностями находить информацию. А во-вторых, мне в жизни очень помогают две пословицы, которые я в разное время услышал от двух разных женщин, простых крестьянок, и эти две пословицы почему-то у меня внутренне срифмовались. Одна, как мне кажется, выражает вообще все, что происходит на свете. Звучит так: «Как ни вертись, а задница сзади». Очень отрезвляющая мысль: дает понимание всего происходящего и спокойный пессимизм. А другая пословица – «Помирать собирайся, а хлеб сей». Вот они вместе для меня работают. Нужно понимать, где находится то, что сзади, и что усилия наши, в конечном счете, бессмысленны. Но прилагать их все равно надо.

Кажется, древние греки сформулировали эти принципы чуть более возвышенно: «Делай, что должен, и будь что будет».

С. В.:

Да, но меня наши пословицы греют больше. И еще для меня очень важен опыт Чехова. Он удивительным образом умел так обустраивать пространство вокруг себя, что оно получало мощный импульс для будущего развития. Вот он покупает как бы дачу в Мелихово. Что мы делаем, покупая дачу? Возводим забор, чтобы никого не видеть, и разбиваем грядки. А он прожил в Мелихово всего 7 лет и построил дороги, почту, школу, пожарный сарай, лечил крестьян – он за эти годы больше 3000 человек бесплатно вылечил. Он обустраивает этот кусок земли просто потому, что люди там, по его представлениям, живут не должным образом.

Литература не имеет практического смысла. И именно поэтому она дает спасение от колеи

Я попал в Мелихово впервые в тот момент, когда местные чиновники с чиновниками из Министерства культуры как раз обсуждали, как бы сохранить и возродить силами государства то, что Чехов сделал один. Амбулатория, которую он открыл, например, пережила его на полвека. И второй пример – Ялта. Чехов приехал туда уже очень больным. Купил склон земли и начал сажать деревья. Там сейчас чуть ли не роскошнее, чем в Никитском ботаническом саду. Кедры, оливы. Кедр живет 500 лет, а оливы и до полутора тысяч. А он сажал их прутиками – точно зная, что не доживет даже до какого-то относительного расцвета. Почему он считал это нужным? Что его вело? Но что-то ведь вело. Мне кажется, у всех у нас такое бывает. Кажется, что все впустую, семена не всходят, ничего не получится. Потом смотришь – какие-то прутики все-таки торчат. А там уже и лес вырос.

Психолог Клаудио Наранхо считает, что наша цивилизация переживает кризис 1 . И спасти ее может только полная перестройка образования – с акцентом на гуманитарные ценности. Он, например, убежден, что врач сможет лучше лечить, а инженер – лучше проектировать, если они будут читать больше стихов. Вы с этим согласны?

С. В.:

На все сто процентов. Во-первых, чем шире смотрит человек на жизнь, тем лучше. А литература дает эту широту. А во-вторых… Во-вторых, снова Чехов. Как только вас начинает затягивать рутина, как только вы начинаете ограничиваться лишь тем, что непосредственно относится к конкретным вашим обязанностям или задачам, – беда. Это очень плохой знак. Знак, что вы угодили в колею, как чеховские персонажи, и скоро спросите вместе с ними: «Как получилось так, что все получилось не так?» И на этом пути уже неизбежно и лечить в какой-то момент начинаешь хуже, и проектировать. Если симптомы начались, не ждите, немедленно бегите, делайте зигзаг, делайте что-то, что впрямую вам не нужно. Это и есть борьба с процессом перерождения, в который медленно, но верно затягивает нас жизнь. Литература – ненужный предмет. Она не имеет практического смысла. И именно поэтому она дает спасение от колеи.

Всем и всегда?

С. В.:

Ну, желательно, чтобы повезло с учителем. Учитель литературы, с моей точки зрения, – это человек, который испытал удовольствие от того, что столкнулся с большим количеством людей, давно ушедших из жизни, но оставшихся в текстах. И знает, что диалог с ними может быть интересен. А еще интереснее – делиться пережитым и почувствованным с детьми. Не нагружать их своими знаниями, как гуру, не самовыражаться и не компенсироваться за их счет. А идти на урок с мотивом: «мне интересно, посмотри, как это здорово, может быть, тебя это тоже заинтересует». И если этот мотив есть, то в любую эпоху и в любых условиях будут находиться дети, которые пойдут за учителем. Видимо, это закон.

В массе своей усилия бессмысленны, и все уходит в песок. Но с другой стороны, каждый раз мироздание тебе сообщает: а вот и нет. А все-таки имеет смысл то, что ты делаешь. И еще я тоже могу вспомнить выдающегося психолога – Михайя Чиксентмихайи с его теорией потока 2 как самого оптимального переживания, которое захватывает человека целиком. Когда забываешь про еду, питье, про время и про себя самого, а остается только то, чем ты занят. И вот когда звенит звонок, а ученики удивленно смотрят на тебя: «Как? Уже?» – значит, был поток. Значит, урок получился.

Об эксперте

Сергей Волков – член общественного совета Минобрнауки, главный редактор журнала «Литература», преподаватель в Школа-студия МХАТ, преподаватель филологического факультета в Высшей школе экономики (НИУ ВШЭ).

1 К. Наранхо «Революция, которую мы ждали» (Класс, 2013).

2 М. Чиксентмихайи «Поток. Психология оптимального переживания» (Альпина нон-фикшн, 2015).

05 сентября 2016 | 14:34

pshmakov:
Без аргументов. Может, и не думая?
====================
Я мама двоих детей, получивших первоклассное образование в Москве уже на излете СССР, притом, не в элитных школах.
Оба заканчивали в старших классах математические школы, притом, разные (а до старших--английскую, которая была около дома и была с претензией на элитность и тогда с очень плохим климатом). и в разное время.
И самое классное в старших классах было то, что учителя не лезли в воспитание, но очень бережно относились к ученикам, и давали фундаментальные знания.Мне и им очень повезло.
Дочь заканчивала на Переславской улице, нынче №2107 , затем физ.фак МГУ,а сын 610 на Сретенке, затем МИЭМ.Поступили с легкостью.
Притом, сын был таким типичным подростком, лохматым, длинноволосым, в черной одежде всегда, учился очень и очень неровно в старших классах, ершистый до предела и со своим мнением,
но ни одного плохого слова в его адрес не было сказано.
Притом, у классной была практика вообще не обсуждать детей без их присутствия,
а на род.собраниях обсуждались только организационные вопросы.
Так что, да, я считаю, что учителя должны быть профессионалами и влюбленными в свой предмет, чтобы качественно его преподавать,
и не лезть в воспитание, а просто уважать учеников, видя в них равные себе личности.

Вот такие у меня аргументы.

pshmakov Павел Шмаков 05 сентября 2016 | 23:36

irdo: "но очень бережно относились к ученикам", "но ни одного плохого слова в его адрес не было сказано", "у классной была практика вообще не обсуждать детей без их присутствия", "а просто уважать учеников". "Вот такие у меня аргументы" - правильные аргументы! Только вывод из них я бы сделал другой. Очень правильное воспитание было у Ваших детей. "у классной была практика вообще не обсуждать детей без их присутствия" - в их присутствии, похоже, обсуждение было возможно! Irdo, воспитание бывает очень разным. Похоже, Вы просто не любите это слово. Тогда стоит говорить об уважении, о нравственности. Я не настаиваю на термине, который, действительно, часто употребляют не к месту...

pshmakov:
"у классной была практика вообще не обсуждать детей без их присутствия" - в их присутствии, похоже, обсуждение было возможно!
Irdo, воспитание бывает очень разным.
Похоже, Вы просто не любите это слово. Тогда стоит говорить об уважении, о нравственности.
Я не настаиваю на термине, который, действительно, часто употребляют не к месту...
============
Мне немного странно, что Вы, как учитель, пытаетесь перетолковать смысл моих слов.
Хотя понятно из контекста, что не только в отсутствие, но и в присутствии не было никаких обсуждений и нравоучений.
Отмечались лишь провалы в знаниях, которые требовалось ликвидировать, учитывая, что уже старшеклассники.
И я не люблю не только слово "воспитание" и "нравственность", но и все то, что вкладывает сов.школа в этот термин.
Воспитывают не слова, и не поучения, а пример.Личный пример личности, когда слова полностью совпадают с примером.
И, конечно, профессионализм и влюбленность в свой предмет.
Дети, и подростки, в частности, мгновенно чувствуют фальшь,
и мгновенно реагируют отторжением, дерзостью, неуважением.
И не хочу никого обижать, и Вас, в частности,
но от Ваших слов тоже повеяло пафосной фальшью, особенно в сочетании с попыткой придать моим словам противоположный смысл.

pshmakov Павел Шмаков 06 сентября 2016 | 02:17

irdo: 1. "И я не люблю не только слово "воспитание" и "нравственность", но и все то, что вкладывает сов.школа в этот термин". Это плохо, по-моему, когда не любят ВСЕ ТО... В советской школе было много хорошего и много плохого. Огульное отрицание, такие как - ВСЕ плохо, ВСЕГДА плохо - по-моему, ошибочны.
2. Воспитывают и слова, и пример. А слова не могут полностью совпадать с примером. "пример. Личный пример личности..." Слова и личный пример личности - категории разные. Слова могут дополнять, пояснять..., и многое другое, но не совпадать.
3. "не хочу...обижать, и Вас... но от Ваших слов повеяло пафосной фальшью"... То есть не хочу обижать, но обижу. Дети действительно мгновенно чувствуют фальшь. Именно поэтому, не видя фальши, они и идут в нашу школу СОлНЦе. И защищают школу, когда фальшивящее государство пытается ее закрыть. И успешно защищают.

Журналист Алексей Кикоть о том, как администрация школы предложила учителям выбор - замолчать или уйти.

"Партсобрание 37 года. Нам с Надеждой Ароновной и еще рядом учителей предложили определиться. Я определился. Я ухожу. Анна Волкова уходит. Наталья Сопрунова уходит. Аронна уходит. Коллеги - улюлюкают вслед. Ущипните меня.

Коллеги - улюлюкают. Выпускники-учителя молчат. Ни один не сказал ни слова в поддержку. А вот "Замолчите! Валите отсюда! Чистенькие! Руки об вас марать!" - эт да, эт сказали... "

"Я вижу свою задачу в том, чтобы собрать факты и получить все ответы. Необходимо сделать так, чтобы никаких белых пятен, замолчанных историй и прочего не осталось в нашей жизни. И не завелось впредь - правдивая и честная информация должна быть доступна всем. ...Я призываю всех принять участие в этой неприятной, но необходимой для нашей школы работе. Эта работа уже начата с разных сторон неравнодушными и совестливыми людьми. Уверен, они хотели только гласности и честного разговора. ... К делу подключились следственные и контролирующие органы. Я этому рад: в адрес самых разных людей прозвучало множество самых страшных обвинений . Им должна быть дана правовая оценка. Ею, впрочем, мы не ограничимся - события нужно изучить и с этической точки зрения. Для прозрачного и открытого обсуждения я хотел бы сформировать специальный общественный совет, который поможет нам во всём разобраться. Надеюсь, в него войдут выпускники, учителя, родители. Всех неравнодушных, участвующих в обсуждении наших проблем, я призываю к ответственности и осмотрительности - все мы прекрасно понимаем, что никакая правовая оценка не в состоянии смыть впопыхах наклеенные ярлыки ".

Директор, Менделевич Сергей Львович якобы выступил с письмом, в котором обещает во всём разобраться. Но, если прочитать внимательно, становится ясно, что самое важное для него - это дать правовую оценку обвинений в сторону Меерсона. То есть обвинить тех, кто считает, что он спал с детьми. И больше всего Менделевич боится ярлыков, при этом обещает собрать общественный совет.

И что происходит сегодня? На собрании учителей администрация школы предлагает всем определиться, находятся они на стороне школы или же против? То есть, натурально, заткнут ли они свой рот или нет? Четверо учителей, Анна Волкова, Наталья Сопрунова, Сергей Волков и Надежда Шапиро отказываются работать в школе дальше. Им вслед УЛЮЛЮКАЮТ. Говорят, чтобы те валили отсюда, винят в том, что они (эти четверо учителей) "слишком чистенькие". Винят в том, что те не готовы покрывать систему, что у них недостаточная корпоративная этика.

У кого-нибудь ещё есть сомнения в том, что эту адскую конструкцию нужно сровнять с землёй? Что это именно система, что вся администрация всё знает и преднамеренно покрывает учителей, подозреваемых в связях учениками?

Как заметил кто-то из комментаторов: "Истинная мечта любого либерала - это свой маленький уютный ГУЛАГ" и школа номер 57 - лучший тому пример.

Жги, Господь, здесь уже ничего не исправить.

Драгоценное «буйство» школы не должно быть потеряно в попытке привести все к общему знаменателю

Вчера мы написали о намерениях власти «вычистить» из заданий Всероссийской олимпиады для школьников, и из школьной программы писателей-пессимистов и авторов-эмигрантов. А заодно — покончить с вариативностью преподавания этого предмета. ().
Свое видение проблемы «МК» представил учитель литературы московской школы № 57, председатель Центральной предметной комиссии олимпиады по литературе Сергей Волков.

Памятник Иосифу Бродскому на Новинском бульваре.

Идея «уберечь» школьников от произведений писателей-эмигрантов и «авторов с трагической судьбой» шокирует...

Да, нападки на школьную олимпиаду по литературе по поводу списка авторов, предлагаемых детям, участились.

Нам ставят в вину, что, наряду с другими авторами, мы даем для анализа произведения тех, кто в разные годы по тем или иным причинам уехал из нашей страны, и, самое удивительное — авторов, «трагически закончивших свой жизненный путь».

С точки зрения оппонентов, это «формирует негативный образ России и травмирует психику детей». Приводятся конкретные фамилии: Набоков, Бродский, Аксенов, Довлатов. Все эти имена давно существуют в школьной программе, а вопросы по Бродскому и вовсе включены в ЕГЭ. Кое-кто из критиков даже прозрачно намекает на еврейское происхождение многих авторов — это уж совсем скверно пахнет.

А как исключить из литературы для школьников «авторов с трагической судьбой»? Других-то — от Пушкина до Высоцкого — у нас практически нет!

Все началось с включения в задания олимпиады стихов Бориса Рыжего, которые, по мнению оппонентов, не годятся, так как «автор трагически закончил жизнь». Но простите, а как быть с Маяковским, Есениным, Цветаевой? А с Пушкиным и Лермонтовым? Такое впечатление, что на самом деле целили не в вопросы олимпиады, а в их разработчиков, участвовавших и в подготовке только что принятой примерной программы уроков литературы в 5-х-9-х классах.

Да, эксперты и политики, позиционирующие себя как «патриоты», на все корки ругают ее за «безудержную вариативность».

Почему-то они считают, что новая примерная программа позволит школе изучать, что угодно.

На самом деле это не так. Программа структурируется по трем уровням. Первый — наша золотая классика; произведения, которые обязательно должен прочитать каждый ребенок в каждой школе: «Евгений Онегин», «Герой нашего времени», «Мертвые души» и т. д.

Третий — выбор произведения в рамках обязательной темы — например, Великой Отечественной войны. Не забывайте: объем курса литературы с 5-го по 9-й класс, мягко говоря, невелик — в общей сложности примерно 450 часов, так что тысячу произведений за это время не пройти. Вот мы и пошли реальным путем. А наши оппоненты пытаются «защитить» интересы всего массива великой русской литературы. Но уж больно много у нас, к счастью, прекрасных писателей и поэтов.

В среде «охранителей» крайне популярна идея оставить единственный учебник по литературе. Может быть, главная цель не олимпиада, а школьная программа?

Да, критика резко обострилась после того, как Общественный совет при Минобрнауки выступил против единого учебника как попытки застолбить единый список и, видимо, единую интерпретацию художественных произведений, изучаемых в школе.

Оппоненты любят ссылаться на необходимость «скреп» для такой огромной страны, как наша. Но не будем забывать Блока, который писал, как важно, «сковывая железом, не потерять драгоценного буйства» - именно об этом его «Двенадцать». Это драгоценное «буйство» школы, учителей и детей и не должно быть потеряно в попытке привести все к общему знаменателю.

- А что говорят в образовательном сообществе?

Сошлюсь на доктора филологических наук, профессора Светлану Красовскую. По ее словам, ситуация, складывающаяся сегодня вокруг Всероссийской олимпиады школьников, является частью масштабной кампании: попытки подмены филологического образования в школе и в вузе идеологией.

А когда творчество поэта или писателя, его значимость и вклад в отечественную культуру измеряется в единицах, подобных этим - «трагизм», «патриотизм», «популизм» и т.д.; когда уровень профессионализма ученого-литературоведа, учителя-филолога определяется принадлежностью или не принадлежностью к либеральному или национал-патриотическому движению, в тот момент и в том месте заканчивается и литература, и наука филология, и филологическое школьное образование. Подчеркиваю - не возрождается, а с точностью до наоборот - гибнет.