Теперь российское образование будет умирать под патриотические лекции нового министра

Самая обсуждаемая сейчас тема в российском медиапространстве - назначение нового министра образования (правильно, по существующей системе подразделения госучреждений - образования и науки). Полярность мнений и резкость суждений в сети сильно напоминает неистовые дискуссии в толстых журналах времен «перестройки». Либералы ожесточенно проклинают нового министра, «патриоты» с не меньшим ожесточением защищают.

Некая странность всей этой перепалки сразу бросается в глаза всякому, кто еще не потерял способности к независимому суждению и самых элементарных аналитических способностей. Спор идет вовсе не о конкретных путях дальнейшего развития многострадального российского образования, не о содержании учебных программ и образовательных стандартов, не о модернизации образовательного процесса и даже не о его необходимом финансировании. Обсуждаются «судьбоносные» вопросы, связанные с отдельными высказываниями нового министра, ее гипотетическим отношением к разным знаковым фигурам нашей истории. Именно здесь, по мнению участников нежданной дискуссии, пролегает водораздел между позитивом и негативом в управлении образованием в России. Пишущая братия с претензией на интеллектуализм долбает себе подобных с другой стороны в стиле «отступать некуда, позади Москва».

Включаться в этот бессмысленный спор - значит, на наш взгляд, обозначать свою вовлеченность в процесс деградации людей интеллектуальных профессий, раскрывшийся перед нами во всей своей красе. Ибо за ожесточенными спорами о том, как новый министр относится к Сталину, к Церкви, к евреям и разным важным страницам нашей истории никто не задается вопросом, гораздо более непосредственно относящимся к предмету разговора: как управлять образованием и чего конкретно можно ожидать в этом отношении от новой избранницы нашего Президента (в хорошем смысле). Вот к этому мы и обратимся.

Ни для кого не секрет, что Васильева по профессии - доктор наук, профессор истории. Она умеет (будем считать, что хорошо, профессионально) писать статьи, доклады, монографии, читать лекции, выступать на конференциях и т.д. Причем, особо пристальное внимание с ее стороны, как историка, вызывают вопросы церковно-государственных отношений, традиционно не оставляющие равнодушным никого из активных журналистов, блоггеров и т.п. творцов нашего нынешнего общественного мнения. С профессиональной точки зрения, Васильева -не фантазер, вполне грамотный историограф, умеющий добросовестно излагать фактуру и не особо увлекаться нарочитыми идеологическими схемами. В этой связи вполне очевидно, что нынешние придирки либералов к ее якобы махрово-фундаменталистским воззрениям высосаны из пальца и никак не связаны с реальностью. На наш беспристрастный взгляд, в своих, так сказать, «ценностных» установках она вполне вписывается в доминирующий тренд нынешней «смены курса», растянувшейся на десятилетия - то есть перехода от либерализма радикального к либерализму умеренному, будучи до известной степени специалистом по консервативно-«традиционалистской» «упаковке» этого последнего. Это важно, но не является последним дном ящика в том, в общем, достаточно простом вопросе, который стал сегодня предметом нашего внимания.

Не менее хорошо известно, что управление образовательным процессом - отдельная профессия; о достижениях в ней Васильевой ничего не известно. Она, повторяем, лектор, профессор и может управлять (допустим, что хорошо и эффективно) разве что родимой кафедрой истории.

Об одном из ее предшественников на министерском посту поговаривают, что документ под названием «образовательный стандарт» он впервые увидел лишь после своего назначения на пост. Поверим (человеку свойственно желать лучшего), что в данном случае все не так запущено. Однако ни нам, ни кому бы то ни было еще ничего не известно о том, каким именно образом «г-жа министерша» намерена вытаскивать российское образование из той пропасти, в которую его завели реформы последних лет; судя по ее биографии, у нее нет для этого - не желания (про наличие такового мы опять-таки ничего не знаем), а просто необходимых профессиональных знаний и навыков и авторитета в российском ученом мире и вузовском сообществе. Быть хорошим историком (причем, в довольно специфической области) - еще не значит уметь управлять министерством. А вот у тех, кто (теперь уже можно и так сказать) долгие годы руководит процессом разрушения и в перспективе - полного демонтажа образования в России, будь то вуз или школа, необходимые управленческие знания и навыки имеются в избытке. И используются по назначению. Да так, что состояние перманентной депрессии стало за эти годы для научно-вузовского сообщества вполне привычным, а воинствующее невежество подрастающего поколения - таким, какого не выдумать самому изощренному сочинителю анекдотов. И вряд ли новый министр, при всех ее несомненных достоинствах (наличие коих мы, как интеллигентные люди, признаем просто, как говорится, априори) в состоянии на равных выдержать профессиональный диалог и взаимодействие (не говоря уже о борьбе) с такими монстрами реформы, как Калина или Кузьминов. Весовая категория не та. Да и стиль (если вдруг провести аналогию с единоборствами) принципиально иной. Так для чего же назначен новый министр, какой смысл в этом назначении, помимо смены слишком уж одиозного предшественника?

Ответ на этот вопрос мы, по сути, уже дали вначале. Васильева вряд ли сумеет изменить главный «реформаторский» тренд и воскресить прежние традиции в нашем образовании, давшие стране и миру великую науку и целый сонм незаурядных ученых в самых разных ее областях. (Не говоря уже о необычайно высоком общем уровне грамотности; достоинства советской системы образования становятся очевидными хотя бы при сравнении с воинствующим убожеством американской массовой школы). Но это и не входит в ее задачу. (Как в задачу Фурсенко входило отнюдь не управление образованием, а грамотная, выгодная продажа академических и вузовских активов - земли и недвижимости). Управлять будут те же, кто и управлял раньше, получая руководящие указания отнюдь не от вышестоящих лиц российской власти. Они свое дело знают. А ответ на самые сложные вопросы лежит, как правило, на поверхности. Васильева уже приступила к работе, и нам почему-то думается, что она будет честно выкладываться и проявит свои лучшие качества. Работа заключается в чтении лекций по нашей великой истории, а также - в рассказах о патриотизме, то есть именно о том, по чему так истосковались наши многострадальные патриоты.

Так что функция нового министра - это работа "анестезиолога". До сих пор российское образование умирало под невыносимые завывания либералов. Теперь оно продолжит умирать (процессом этим, как мы сказали, управляют как раз профессионалы) под лекции о патриотизме. Главный предмет научного интереса нового министра здесь как нельзя более кстати. Ведь Церковь - важнейшая составляющая «духовных скреп», куда ж без нее! Патриарху теперь станет гораздо легче работать. Полная «симфония», так сказать. А российской науке и образованию в лице их оставшихся представителей - умирать теперь будет совсем не больно. Ну а патриоты тому и рады.

Владимир Семенко

Люди боятся смерти по разным причинам. Одна из них - страх перед возможными страданиями от усиливающейся физической боли и других тяжелых симптомов. Между тем ученые из университета Вуллонгон (Австралия) уверяют, что мучительная кончина крайне редка. Максимально безболезненный уход из жизни обеспечивает паллиативная помощь. 85% пациентов, получающих такое лечение, не испытывают сильных страданий к моменту смерти, отмечают исследователи.

В Австралийском сотрудничестве по оказанию паллиативной помощи (PCOC) констатируют: за последнее десятилетие произошло значимое улучшение показателей, связанных с предсмертным опытом. Вопреки популярным представлениям, говорят эксперты, в последние дни и часы люди страдают гораздо меньше, чем на предыдущих этапах болезни.

В PCOC ссылаются на результаты опроса, проведенного в 2016 году. Он показал, что около четверти больных сообщили о наличии одного или нескольких тяжелых симптомов в начале паллиатива, а по мере приближения к смерти эта цифра уменьшилась до 14%.

Самой распространенной проблемой на всех стадиях была усталость. О ней говорили 13% опрошенных, о боли - 7,4%, о потере аппетита - 7%. При этом лишь 2,5% пациентов сообщили о болезненных ощущениях за несколько дней до кончины. Специалисты утверждают: болью можно эффективно управлять, а проблемы с дыханием, бессонницей, тошнотой и кишечником встречаются реже и обычно улучшаются к концу жизни.

Отмечается, что на продуктивность паллиативного ухода влияют прежде всего такие факторы, как тщательная оценка потребностей пациентов, а также улучшение медикаментозной и многопрофильной помощи (не только врачебной, но и психологической, и духовной).

В PCOC подчеркивают, что те, кто получает паллиатив в специализированной больнице, меньше испытывают боль и другие тяжелые симптомы по сравнению с тем, кому оказывают подобную помощь дома.

Улучшение качества жизни больных, акцентируют ученые, зависит во многом от доступности ресурсов и географического положения: чем выше социально-экономический статус страны, тем больше шансов получить эффективный паллиативный уход.

Мировые и украинские реалии

Чаще всего о паллиативе говорят в контексте онкологии (хосписы), однако есть множество заболеваний, не имеющих ничего общего с раком, при которых лечебная терапия бессильна. Всемирная организация здравоохранения приводит следующие факты:
. Паллиативная помощь повышает качество жизни пациентов и их семей, которые сталкиваются с проблемами, сопутствующими опасным заболеваниям, будь то физические, психосоциальные или духовные;
. Ежегодно в паллиативе нуждается 40 миллионов человек, 78% из которых проживают в странах с низким и средним уровнем дохода;
. Во всем мире паллиативный уход получают сегодня лишь около 14% нуждающихся;
. Чрезмерные ограничения, связанные с применением морфия и других препаратов, закрывают людям доступ к надлежащему обезболиванию;
. Серьезным препятствием является слабый уровень подготовки и информированности в области паллиативной помощи среди работников здравоохранения;
. Глобальная потребность в паллиативе будет и далее нарастать из-за распространения неинфекционных заболеваний;
. Оказание паллиативного ухода на раннем этапе сокращает ненужные госпитализации и использование медицинских служб.

Сейчас в Украине функционирует несколько центров паллиативной и хосписной помощи, а также около 60 специализированных отделений (палат), в которых развернуто примерно 1,5 тысячи коек (при минимальной потребности в 4,5 тысячи). Между тем есть регионы, где до сих пор не создано ни одного учреждения, отделения или палат для паллиатива. Но это - полбеды.

«Паллиатив - это не койка, не отделение и даже не хоспис. Это философия. Нельзя определить качество и доступность паллиативной помощи количеством койко-мест в больницах, отделениях и хосписах. Если больные на этих койках лежат без обезболивания и контроля симптомов, без должного ухода, проведение своевременных гигиенических процедур и кормления - это не паллиатив», - говорит член Международной ассоциации паллиативной помощи детям (ICPCN) Катерина Бурлак.

При этом она отмечает, что в Украине есть паллиативные отделения, не имеющие лицензии на наркотические лекарственные средства, необходимые для пациентов. Государство закупает их меньше, чем нужно. Ситуация осложняется тем, что многие врачи не хотят брать на себя ответственность и попросту не знают, как пользоваться такими препаратами. А родственники больных зачастую боятся, что сильные обезболивающие могут вызвать зависимость.

С 2015 года в Украине действуют новые, более свободные правила назначения и продажи наркотических препаратов для паллиативного лечения.

Теперь их выписывать может не только онколог, но и обычный семейный врач. Однако труднодоступность таких средств остается проблемой номер один.

Тревога смерти

Как было отмечено выше, эффективность паллиатива в значительной степени зависит не только от медицинской, но и духовно-психологической поддержки пациентов. Особую важность это обретает в связи с тем, что тревога смерти не сводится только к боязни физических страданий.

Психолог Ирвин Ялом в книге «Экзистенциальная психотерапия» пишет о нескольких страхах, которую испытывают смертельно больные. Ссылаясь на исследование Джеймса Диггори и Дорена Ротмана, он выделяет следующие опасения (в порядке уменьшения их частоты):
1. «Моя смерть причинит горе моим родным и друзьям»;
2. «Всем моим планам и начинаниям придет конец»;
3. «Процесс умирания может быть мучительным»;
4. «Я уже не смогу ничего ощущать»;
5. «Я уже не смогу заботиться о тех, кто зависит от меня»;
6. «Я боюсь того, что со мной будет, если окажется, что есть жизнь после смерти»;
7. «Я боюсь того, что будет с моим телом после смерти».

«Некоторые из этих страхов, видимо, не имеют прямого отношения к личной смерти. Страх боли, несомненно, лежит по эту сторону смерти; страх посмертной жизни лишает смерть ее смысла как конечного события; страх за других - это, разумеется, не страх, связанный с собой. Страх личного исчезновения - вот что должно составлять суть беспокойства», - отмечает Ялом.

При этом он приводит массу примеров, когда люди, смирившиеся с неизлечимостью своей болезни, не отчаялись, нашли подлинный смысл существования и свои последние месяцы, недели и дни жили максимально наполненной жизнью.

«Я вовсе не желаю участвовать в некрофильском культе или выступать в защиту жизнеотрицающей болезненности. Но не следует забывать, в чем состоит наша основная дилемма: каждый из нас - одновременно ангел и дикий зверь, мы смертные создания, обладающие самосознанием и потому знающие о своей смертности. Отрицание смерти на любом уровне есть отрицание собственной природы, ведущее ко все большему сужению поля сознания и опыта. Интеграция идеи смерти спасает нас: она действует отнюдь не как приговор, обрекающий на пожизненный ужас или на мрачный пессимизм, а скорее как стимул к переходу в более подлинный модус существования. Она увеличивает наше удовольствие от проживания своей жизни. Подтверждением тому служат свидетельства людей, переживших личную встречу со смертью», - подчеркивает психолог.

Всегда ли умирать больно?

Почти все люди боятся смерти из-за связанных с этим страданий. Ведь многие умирают больно и мучительно, кто-то долгие годы болеет. Но бывает смерть и безболезненная. Иногда человек до последнего дня ходит, ни на что не жалуется, ложится спать и не просыпается. Если бы смерть всегда была такой, то никто бы не боялся умирать.

Возможно если человек умирает во сне то вряд ли ему больно.А так судя по тому что пишут в книгах то да,больно. Рождаться то ж больно.Но мы не узнаем всего этого пока сами не умрем. за то потом обещают такую легкость и блаженство…

Вообще этого Точно никто не знает точно,так как все люди которые умирали,уже давно умерли…

А определить это не сложно,если человек умирает быстрой смертью,например его сбивает машина насмерть,он умирает без боли,если у человека мучительная смерть,обычно это болезненная смерть,например если отрезать по пальцу каждую минуту,человек умрет от потери крови и ему будет больно.

Но человеку как то уже наплевать когда он умирает,ведь когда он умрет ничего не останется для него,его больше не будет,вообще нигде,он просто умрет и не когда больше не появится.

Перед смертью, как правило, вступают в силу защитные реакции организма, отключающие сознание и этим самым исключают стресс. Это справедливо по крайней мере по отношению к хроническим больным у которых наступает терминальная стадия заболевания. Сложнее сказать, что чувствует человек во время внезапной смерти:утопление, ДТП, падение с высоты и т.п. Но в любом случае мозг отключается в первую очередь как орган наиболее чувствительный к гипоксии и человек перестат чувствовать.

По моему, на этот вопрос ответить практически невозможно. Если только кто-то умирал и воскресал несколько раз. Тогда он может ответить. Я у меня была клиническая смерть во время операции, но я ничего не почувствовала. Думаю навряд ли все чувствуют боль. Больно тем, кто тяжело болеет. Но это мое личное мнение, и я не совсем в этом уверена.

Больно, небольно сложно сказать, а вот страшно наверное всем и всегда, даже если человек и говорит,что не боится, вс ровно страх перед неизвестностью есть))))))

Это вс зависит от того как умрт человек.Если мгновенно,к примеру от несчастного случая.Он вероятнее всего и не поймт что случилось даже.Но есть такие болезни,к примеру рак,когда человек умирает долго и именно больно.просто у меня мама болела раком и я видела как она медленно умирала,боль была дикая,обезболивающие не помогали в последнее время,она криком кричала от этого.

Нет. Не всегда. Для многих наоборот – это избавление от боли.

Очень больно умирать от обширного инфаркта, от тромбоза -когда тромб отрывается. От разрыва сердца (в простонородье), на самом деле это аневризма. От повешанья -когда ломается шейный позвонок, от падения с высоты – возможны обширные травмы не совместимые с жизнью, а человек еще в сознании.

Насколько больно умирать?
Это я не об отвлеченных материях. Вопрос конкретный. Никому от него не отмахнуться.

С момента рождения с каждым днем каждый из нас на шаг ближе к таинственному и, чаще всего, в зловещие краски окрашенному, событию. По молодости внимание легко проскальзывает мимо упокойных тем. Уже позже, нет-нет, и начинают попадаться на глаза то истории в газетах, то околонаучные статьи в журналах, то какие-то похоронные обсуждения на работе или по телевизору. Поневоле начинаешь задумываться о грядущем.

Тому, кто знаком с основами восточной философии о перевоплощении душ, смерть, как исчезновение с лица земли в данном измерении, теоретически страшной может и не показаться. По крайней мере, до тех пор, пока... Ну, сбросил изношенное или пришедшее в негодность тело, как плащ-палатку – выдадут другую. Может, и не хуже прежней. Другое дело, чем этот сброс будет сопровождаться?

Лично я боюсь невыносимой боли.
И не столько своей, сколько у дорогих близких людей.
Хотя есть теория о том, что страдания очищают, и тот, кто очень уж мучается перед смертью, приходит на Высший Суд освобожденный от всех грехов, чистый душой, как напахавшийся фермер после первоклассной бани. Лично себя к такой бане чувствую себя совсем не готовой.

Только выбора никому из нас не предложат. Получим, что заработали. Остается только рассчитывать на милость неба. Ведь есть же удивительные откровения людей, побывавших в когтях у смерти.

Одно время живо интересовалась и читала по этой теме.
И обратила внимание на то, что люди, живущие в разных странах, в разные времена описывают сходные ситуации сходными словами. Особенно запомнилось несколько из них.

Так, в Аризоне не так давно упал с высоты 1000 метров девятнадцатилетний лыжник, который выжил после клинической смерти и рассказал о своих впечатлениях и переживаниях в моменты умирания. Падая, он понял, что уже мертв, и жизнь кончена. Она вся предстала перед его лицом, как мгновенная вспышка. Он видел себя ребенком, видел лицо матери, свой дом, военное училище, где тогда учился. Оказалось, что падающие в пропасть сознают, что тело бьется о скалы, разрушается, кости ломаются и дробятся. Но - никакой боли, сознание не интересует, что происходит с телом.

Известный путешественник Давид Левингстон описывал, как в африканской саванне ему на спину прыгнул лев и начал рвать его. Левингстон пишет, что всё, что он тогда почувствовал - дремоту, состояние, в котором не было ни боли, ни ужаса. Он не мог и не хотел двигаться и сопротивляться. Лев оставил его.

В одном коттедже со мной работает женщина, которая рассказала необычный случай из ее жизни. Случай действительно необычный - будучи подростком, она утонула в местной речке и, когда ее вытащили на берег, откачать не смогли. Приехавшая скорая помощь констатировала смерть, и девочку повезли в морг. Но там она начала кашлять, из легких пошла вода, и находящиеся рядом медики привели ее в сознание. Их изумлению не было предела.

А сама она не может забыть чудесного чувства покоя и благодати, который испытала, находясь за чертой жизни. Боли и страха не было - повторяла она вновь и вновь - была тихая восхищенная радость, какой в реальной жизни не испытывала никогда. Будучи без пульса, без признаков жизни она видела и слышала всё, что с ней делали, пытаясь вернуть к жизни, но совсем не хотела возвращаться в прежний мир, так хорошо ей было в ее новом состоянии. Внутренне она пыталась бороться за то, чтобы ее оставили в покое. Но, в какое-то время, в сознании своем как бы услышала мягкий и строгий голос: "Тебе еще рано!" и очнулась. И блаженство исчезло, зато вернулась боль. С тех пор, по ее словам, она живет с постоянным чувством чуда в душе, помнит тот голос и совершенно не боится смерти.

Сознание захвачено прекрасными мыслями, слышится какая-то музыка, в состоянии душевного покоя человек летит через розовое и голубое великолепие небес. Это состояние мистического блаженства так приятно, что возникает естественное сопротивление попыткам вернуть его к жизни. Так или иначе, чем больше фактов собирают исследователи об этом, тем спокойнее можно думать о каких-то возможных подобного рода неприятностях. Ведь самое главное, что страшит при мысли о переходе в другой мир - ощущение ужаса или чудовищной боли в последние моменты. А я, еще давным-давно, читала интервью владивостокской девушки-стюардессы, которая пережила две авиационные катастрофы и оба раза чудом осталась жива среди десятков погибших. Её опыт подтверждает вышесказанное - боль и страх удивительным образом выключаются. Ученые говорят о всевозможных защитных химических реакциях в мозгу при суперстрессовых ситуациях. А мне хочется верить - это Высшие Силы о нас заботятся, исключая нечеловеческие страдания.

Вот такой у меня сегодня разговор подвернулся. Прошу прощения, если ввергаю кого-то в меланхолию. Сама- то я бодро смотрю в неминуемое будущее. По крайней мере, пока - пока механизмы моего человеческого агрегата еще работают в отлаженном режиме. Интересно будет вспомнить свое бодрячество через (надеюсь!) десятки лет!)

Умирать всегда больно Больно не только физически, но и морально. Знать, что ты навсегда покидаешь любимых людей, что больше не увидишь их… Почему-то в голове сразу всплывает образ той одной-единственной, которая покорила сердце. Почему не мама, отец, сестра, а именно она? Почему? Её улыбка, голос, как она произносит моё имя… Всё это прочно засело в голове, от этих воспоминаний невозможно избавиться. Будто бы глубокое озеро, в которое я погружаюсь всё глубже и глубже, но всплыть не могу. Она была лучшей. Она лучшее, что было в моей жизни. Пускай и не идеал, не ангел, но она была живой, настоящей. Хотя раньше я думал совсем по-другому. Она изменилась, изменился и я. Моя ложь затягивала меня всё глубже и глубже, из этого болота не было спасения. Я ненавидел её за то, что она была стервой, которая не брезговала любыми методами. Но я был не лучше. Пускай об этом никто и не знал. Какого же было моё удивление увидеть её в больнице, с томиком такого ненавистного ей ранее детектива, с серьёзным лицом, она была готова посылать всех направо и налево. Я насторожился. Наблюдал за ней, присматривался. А потом не заметил, как влюбился. Я знал, что в неё влюблён её близкий друг, и что она тоже к нему что-то чувствует, и тогда я задался целью заполучить её, во что бы то ни стало. Я стал её другом. Мёртвые не умеют дружить Но наша дружба была чистой, хотя и с примесью грязи лжи. Мы лгали друг другу. И если она призналась мне во всём, рассказала о своём прошлом, то я нет. Не смог, не захотел, не успел. Она была настоящая со мной, а я… Я мог лишь любоваться ею, наблюдать со стороны. «- Мне неважно твое прошлое, - вот что я сказал ей тогда. – Меня интересует только настоящее. И наше будущее.» Как бы я хотел, что бы всё так действительно и было. А потом она уехала. Эта разлука была невыносимой. Первое время я хотел лезть на стену от одиночества, что разрывало мою грудную клетку. Я вновь остался один. И пускай мы до сих пор были парой, сохранить отношения на расстоянии было невероятно трудно. Она в другой стране, с разницей в два часовых пояса. Я хотел быть рядом, но ограничивался лишь звонками по скайпу и телефону. Мы часами могли говорить ни о чём, и я, наплевав на всё, слушал её рассказы. Иногда мы смотрели фильмы по скайпу. Это так смешно смотреть фильм и слышать её комментарии. Она всегда любила боевики. А я терпеть их не мог. Помню, как приехал к ней в первый раз. Как долго не мог насытиться её губами, близостью с ней. Вот что разлука делает с людьми. И каждый раз разлука с ней была невыносимой. Мёртвые не говорят Я так и не успел сказать ей всё, что скрывал. А теперь уже поздно. Да и простила бы она меня за подобное? Я ведь скрыл от неё всё: чем занимался, кто мои друзья. Всё. Она ничего не знала обо мне настоящем. Никто даже представить не может, насколько это больно, держать всё в себе. Скрывать от друзей, прикрываться улыбкой и отшучиваться. Они считали, что я ангел, но они ошиблись. Я ангел разрушения. Я знал, что меня убьют. Знал, поэтому и хотел провести с ней как можно больше времени. Но её работа как всегда стала всему помехой. Ненавижу её. Почему её работа встала между нами? Если бы я имел выбор, что бы я сделал? Наверное, ничего. Мне было невыносимо больно смотреть на неё, на то, как она счастлива, и понимать, что это последние дни. «- Всё ещё не отказался? - Я не могу всё так просто бросить. Мы ведь уже спланировали это. Я должен умереть, и хоть как я её люблю, но я сделаю это. - Никогда не понимал значения слова «любовь». Бесполезное чувство. - Это только тебе так кажется. Это проклятие, но без этого проклятия жизнь пуста» Я до сих пор не оказываюсь от своих слов. Всё так и есть. Без любви моя жизнь была бы пуста. Но и не было бы так больно. Я бы действительно ничего не менял. Разве что, если бы только можно было вырезать чувства, не чувствовать этого разрывающего душу отчаянья. Мёртвые не дышат Рванный вдох, и тело пронзает боль. Да, я знал, что это будет чертовски больно. Но я не должен был очнуться так рано. Что-то не так. Слишком темно. Кладу руку на холодную доску дерева. Всего лишь какие-то сантиметры отделяют меня от свободы. Тесно. Душно. Противно. Противно от самого себя. Волосы неприятно щекочут нос, но я терплю. Нет другого выхода. Глубокие вдохи, стараюсь дышать медленно. Этот план мы разрабатывали слишком долго. Он идеален. Они узнают. Они всё узнают. И о моём предательстве, и о моей смерти. Мои друзья. Так и хочется сказать: «Не ищите причину моих поступков. От этого вам будет лишь больнее». Слышу тихий мат, а затем стук в крышку гроба. Ну наконец-то. Её открывают и в глаза бьёт яркое солнце. Удачный день для похорон. Интересно, сколько она простояла здесь? Что она теперь будет делать? Явно ненавидит меня. Провожу рукой по щеке. Мне до сих пор ввижается запах её духов. Но это скоро исчезнет. Я забуду его. Обязан забыть. Поднимаюсь и кое-как вылезаю из могилы. Тело всё ещё плохо слушается. - С воскрешением, - блондин ухмыляется, а затем придерживает за руку, чтобы я не упал. - Я ведь не мог умереть. Разве что вы опоздали бы. Смотрю на пустой гроб и надгробный камень. Моё имя и дата смерти. Я действительно умер. Мёртвым всё равно, что о них подумают. Умирать всегда больно. Но ещё больнее жить, зная, что для всех ты мёртв. У мёртвых нет эмоций. Мёртвые ничего не чувствуют. У мёртвых нет чего-то, к чему они привязаны. Больше нет любимых и дорогих людей. Раз так, то я… мёртв?