08.04.2015

О поцелуй, полный беззакония! О поцелуй, гибельный для души!
О уступка геенне огненной!
Блудница, целовавшая ноги Владыки, душу свою очистила от скверны.
Этот же, поцеловав, душу свою погубил.
Она, целуя, список грехов своих разорвала,
этот же, целуя, вычеркнул себя из книг жизни.
О премудрость женщины! О неразумье ученика!
Когда она целовала ноги Владыки, ангелы радовались и венец ей готовили,
когда этот целовал — бесы радовались и сплетали веревку для повешения.

Один из наиболее волнующих моментов Нового Завета - поцелуй Иуды и арест Иисуса Христа. Извечная и острая тема духовного выбора, тема предательства и падения. Оттого такими современными, такими животрепещущими становятся полотна, написанные несколько сотен лет назад. Есть немало произведений искусства на тему «поцелуй Иуды», но достаточно рассмотреть два итальянских шедевра, чтобы глубоко проникнуться этим сюжетом и найти ответы на важные вопросы.

Художнику Джотто ди Бондоне (ок. 1267-1337) потребовалось немало времени и духовных сил, чтобы до конца понять причины страшного и горького предательства в ночном Гефсиманском саду, которое стало началом страстей Христовых. В результате в 1303-1305 годах он создал в капелле дель Арена в Падуе уникальные по своей силе и новаторские по художественному воплощению произведения. Впервые в истории европейской живописи художник мыслит себя свидетелем библейской истории. Он строит пространство как режиссер, вовлекая зрителя в евангельское событие как участника. По просьбе заказчика Энрико Скровеньи Джотто располагает фреску предательства Иуды слева от апсиды, акцентируя на ней внимание входящего в храм.

В Евангелии сказано, что Иисус знал о предательстве Своего ученика – о том Он сказал апостолам во время последней трапезы. Тем самым Христос давал Иуде возможность покаяться и спасти свою душу. И делал это для него, а не для Себя, потому как потом произнес: Впрочем, Сын Человеческий идет, как писано о Нем, но горе тому человеку, которым Сын Человеческий предается: лучше было бы этому человеку не родиться (Мф. 26. 24). Зная, что Христос принес Себя в жертву во имя спасения людей, можно понять всю тяжесть содеянного предателем.

На фреске художник изображает следующую встречу с Иудой: Вот Иуда, один из двенадцати, пришел, и с ним множество народа с мечами и кольями, от первосвященников и старейшин народных. Предающий же Его дал им знак, сказав: Кого я поцелую, Тот и есть, возьмите Его. И, тотчас подойдя к Иисусу, сказал: радуйся, Равви! И поцеловал Его (Мф. 26. 47−49). Для Джотто эта сцена, прежде всего − диалог. Центром композиции являются лица Христа и Иуды – главное драматическое событие, а все окружающие их участники отступают на второй план.

Джотто изображает совершенный образ Христа: благородное, серьезное лицо, высокое чело, золотые волосы, спокойный взор, сильная шея. Иуда же предстает перед нами отталкивающе-уродливым персонажем с вогнутом лбом, маленькими глазами, похожий на неандертальца. Впервые художник отождествляет внешние красоту и благородство с совершенством духовным и нравственным, а физическое уродство − с уродством душевным.

Перед нами психологическая сцена безмолвного объяснения между двумя людьми, внутренний диалог, разговор глазами. Иуда Искариот снизу всматривается в Христа, он вопрошает, он ищет какого-то ответа. Христос не отвечает, спокойно смотрит, словно отражая взгляд ученика, потому что тот сделал свой выбор. Кажется, что происходит бурная сцена, но художник останавливает действие в кульминационный момент. Он как режиссер создает психологическую паузу за секунду до поцелуя. Джотто удивительно тонко и остро обнажает выяснение отношений в этой паузе.

Что же подтолкнуло Иуду к этому падению? Все знали, что он был корыстолюбив. Искариот пошел к первосвященникам, когда увидел, что сестра Лазаря Мария помазала ноги Господа дорогим благовонием (см. Ин. 12. 3). Но тридцать серебряников были небольшой суммой, а Иисус Сам выбрал этого человека себе в ученики − дело не могло быть только в жадности. Иуда ждал Мессию как вождя, как могущественного монарха, который освободит народ Израиля и воссядет на престоле мирового государства. Он был готов терпеть, чтобы потом занять какой-либо государственный пост. Однако Христос оказался страдающим, кротким, любящим и отдающим Себя за спасение людей. В таком царстве не получится пользоваться привилегиями − нужно будет самому служить. Иуда не мог простить разочарования.

Иуда не был нужен для того, чтобы Христос был схвачен. Иисус говорит об этом: «Как будто на разбойника вышли вы с мечами и кольями взять Меня; каждый день с вами сидел Я, уча в храме, и вы не брали Меня» (Мф. 26. 55). Выходит, что Иуда предал не Учителя, а свое ученичество, свою верность Христу. Он не какое-то воплощённое зло или слепое орудие в руках Бога, а всего лишь маленький человек, который вписывается в ситуацию и извлекает из неё выгоду, пусть и небольшую. Вот в чём подлинный трагизм этой фигуры. И совсем не заслуживает он того, чтобы быть терзаемым в девятом кругу ада, как это изображено у Данте. Он заслуживает только сочувствия − именно в силу своей малости, ничтожности, раздавленности, в силу того, что он осознал, сколь ужасно содеянное им.

Толпа на картине изображена в ночи, на фоне неба полыхают факелы, зритель ощущает волнение и наэлектризованность атмосферы.

Каждый свидетель ареста проникнулся событием. Молодой человек в правой части поглощен происходящим, он напряжен и сосредоточен до такой степени, что не чувствует на себе ногу стражника в железных поножах. Фигура первосвященника указывает на Христа, а слева Петр хлебным ножом отрезает ухо стражнику. Края фрески обрезаны по лицам и фигурам людей, которые не вмещаются в это пространство. Подобным композиционным приемом Джотто показывает, что событие выходит за пределы данного пространства и времени. Художник соединяет историческое, «сиюминутное» время и вечность. Джотто ди Бондоне – первый, кто сумел передать многовременность в одном изображении, раскрывая психологизм и драматизм происшедшего.

Важно отметить, что на заднем плане один юноша из толпы трубит ввысь, указывая на воскрешение Христа из мертвых. В момент поцелуя Иуды, в момент начала Страстей Христовых Джотто воспевает главную идею пришествия Иисуса – славу бессмертию.

Спустя триста лет другой гений по имени Микеланджело да Караваджо (1571-1610 гг.) напишет поцелуй Иуды в невиданной до того времени реалистической манере. В те времена искусство переживало очередной переворот. Высшее духовенство считало, что церковная живопись утратила духовную направленность и стала служить лишь декоративным целям. Теперь требовалось сделать упор на физическую достоверность христианства. Так в Милане возник темный впечатляющий реализм. Караваджо довел его до совершенства. Церковь возвела священный реализм в основной принцип.

В «поцелуе Иуды» (1602 г., национальная галерея, Дублин) Караваджо избавляется от всего второстепенного, он отодвигает Петра и других участников на второй план, полностью сосредоточившись на эмоциональной составляющей события.

Караваджо использует в этой картине крупный план как особенно выразительный и сильный прием воздействия на зрителя. Библейский сюжет становится сценой ареста, сценой насилия. До сих пор ни один художник не изображал это так реалистично.

Это изображение перевернутого мира: Христос предан и схвачен, как обычный преступник. Фигура Христа представлена стоической, неподвижной. Иисус один противостоит лавине пришедших арестовывать его солдат. Движение Иуды неистовое, грубое и пугающее, его взгляд кажется почти безумным.

В картине мало света − лишь лица, руки и доспехи выделяются на фоне символической черноты ночи. Темнота в этой сцене носит теологический характер. Если внимательно читать Евангелие, можно заметить: Иуда − всегда во тьме, а вокруг Спасителя − всегда свет. Иуда уходит в ночь, чтобы предать Иисуса. Когда Иуда приходит в Гефсиманский сад с теми, кто должен арестовать Иисуса, Христос восклицает, что наступает власть тьмы (Лк. 22. 53). Именно таков зрительный и цветовой ряд у текстов об Иуде. С момента предательства Христа на Иуду и человечество спускается тьма.

Караваджо использовал темную грунтовку, против которой существовало предубеждение. В живописи Караваджо есть тайна, которую никто не может постичь: он создавал выразительный контраст между светом и тьмой. Угольно-черные доспехи доминируют на полотне. Отблески на их сияющей поверхности показывают игру света и тени, называемую кьяроскуро , характерную для Караваджо. Так возникал символический замысел борьбы тьмы и света, жестокости и милосердия

За основу композиции художник взял произведение А. Дюрера, но расширил его идею. Картина вызывает у зрителя ощущение растерянности из-за надвигающейся толпы. Руки Иисуса сплетены в жесте печали и страдания. Караваджо не любил делать эскизы, а предпочитал писать с живых моделей. Иуда так же, как и у Джотто, изображен за секунду до поцелуя. Но, в отличие от первого произведения, мы не видим диалога между Христом и учеником, потому что Иисус опустил взор. Так художник переносит акцент на страдания Христа и невинность его жертвы.

Иисус пытается остановить Иуду Искариота, когда говорит: Что делаешь, делай скорее (Ин. 13. 27) или: Друг, для чего ты пришёл? (Мф. 26. 50). Христос пытается остановить Иуду, не лишая его внутренней свободы. Он делает это с помощью вопроса, а не прямого запрета. Иисус задает вопрос, но Иуда на него не отвечает.

Тема предательства владела умами художников на протяжении веков. Караваджо был тронут и зачарован странным предательством с помощью поцелуя. Способ предательства также несет важную идею. Иуда сказал стражникам, что укажет на Христа своим поцелуем, даст знак. Почему он поцеловал Иисуса? Слово целовать по-гречески «филео», позже его использовали, чтобы показать сильную привязанность между близкими людьми. К тому времени, как было написано Евангелие, это слово означало приветствие среди близких друзей, которые связаны обязательством или заветом и которые относились друг к другу очень трепетно. Данное слово служит символом глубокой любви. Малознакомые люди не обменивались подобными приветствиями. Это свидетельствует о том, что отношения между Иисусом и Иудой Искариотом не были поверхностными. Причина, по которой Иуда мог так запросто подойти к Христу и поцеловать – это открытое сердце Иисуса. Иуда поцеловал Христа для того, чтобы предать его. Поцелуем верности, поцелуем завета он предал Господа в руки римских солдат.

> Евангельские сюжеты в зеркале искусства. Страсти Христовы: Поцелуй Иуды

Галина Толова

ЕВАНГЕЛЬСКИЕ СЮЖЕТЫ В ЗЕРКАЛЕ ИСКУССТВА

Ты вечно новой, век за веком,
За годом год, за мигом миг,
Встаешь - алтарь пред человеком,
О Библия! о книга книг!

В.Я.Брюсов

СТРАСТИ ХРИСТОВЫ

Поцелуй Иуды

Страсти Христовы — это физические и духовные страдания, которые претерпел Иисус Христос в последние дни и часы своей земной жизни. В Евангелиях они составляют цепь событий, отсчет которых начинается с Тайной Вечери, возвестившей о грядущих страданиях, об искупительной жертве Спасителя «за многих».

В изобразительном искусстве Страсти Христовы нашли яркое воплощение в серии канонических сюжетов:

• поцелуй Иуды и арест Иисуса;
• отречение апостола Петра;
• суд Пилата;
• бичевание Христа;
• крестный путь на Голгофу;
• распятие Христа и его слова на кресте.

В данном обзоре становимся на первом сюжете.

В Евангелие сказано, что во время Тайной Вечери Иисус «возлег с двенадцатью учениками; и когда они ели, сказал: истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня» (Мф.26:20-21).

После молений Иисуса в Гефсиманском саду сбывается предсказанное им предательство учителя учеником - Иудой Искариотом. Иуда был одним из 12 апостолов, верил Господу, совершал знамения, воскрешал мёртвых, изгонял бесов и стал предателем. Противоречивые свидетельства евангелистов способствовали возникновению различных толкований и интерпретаций мотивов предательства Иуды: самопожертвование, бунт против гнета римских властей, разочарование в вере и т.п. Каноническими все же считаются сребролюбие и вмешательство сатаны.

Приведенное ниже изображение является наглядной иллюстрацией развития сюжета Страстей Христовых от молений в Гефсиманском саду до предательства Иуды и ареста Иисуса.

Дуччо ди Буонисена. 14 век

«…приходит Иуда, один из двенадцати, и с ним множество народа с мечами и кольями, от первосвященников и книжников и старейшин. <…>Предающий же Его дал им знак, сказав: Кого я поцелую, Тот и есть, возьмите Его и ведите осторожно. И, придя, тотчас подошел к Нему и говорит: Равви! Равви! и поцеловал Его. А они возложили на Него руки свои и взяли Его. (Мк.14:43-53)

Иуда предает Господа целованием. Он говорит стражникам: «Кого я поцелую, Тот и есть» (Лк. 22, 47). Истинный смысл его намерения не может скрыться от Господа. «Иисус же сказал ему: Иуда! Целованием ли предаешь Сына Человеческого?» (Лк. 22, 48).

Джованни Чимабуэ. 14 в.		Иеронимус Босх (фрагмент). 16 в.

Поцелуй, выбранный Иудой как условный знак для воинов, был традиционным иудейским приветствием. Знаменательно, что еще в Ветхом Завете встречаются случаи целования перед предательством. Иисус не отвергает целования, зная все наперед, он кротостью своей и любовью вразумляет неверного ученика. Иудин поцелуй становится символом коварства и предательства, а имя Иуды - нарицательным.

Исполняется пророческое речение: «окружили меня, как пчелы сот, разгорелись, как огонь в терниях» (Пс.117:12); и еще: «множество псов окружили меня, тельцы тучные обступили меня» (Пс.21:17,13).

Иисус, не скрывается от стражи и, «зная все, что с Ним будет» , выходит навстречу толпе.

Немецкий мастер. 15 век

Агрессивное волнение толпы подчеркивает незлобие и смирение Господа. Евангелисты утверждали, что ученики вступились за Иисуса, а Петр даже отсек ухо одному из нападавших. Однако Христос тут же его исцелил, произнеся: «возврати меч твой в его место, ибо все, взявшие меч, мечом погибнут» .

Джотто. Поцелуй Иуды. 1303-1305 гг. Фрагмент фрески в Капелле Скровеньи в Падуе, Италия

“Поцелуй Иуды”. История вероломного предательства учеником своего учителя. Изображение этого сюжета из Нового Завета часто встречается и на фресках, и в псалтырях, и на холстах. Историю эту не раз изображали и до Джотто, и после него.

Но “Поцелуй Иуды” Джотто (1303-1305 гг.) особенный. Разница между его фреской и работами его предшественников колоссальная. Судите сами. Ниже – миниатюра из псалтыри 12 века.

Миниатюра “Поцелуй Иуды”. Псалтырь Мелисенды. Иерусалим (Византийская империя). 12 век (1131-1143 гг.). Хранится в Британской библиотеке, Лондон

Плоские фигуры. Лики вместо лиц. Складки одежды как будто живут своей жизнью. Неествественный полукруг из голов людей. Персонажи как будто висят в воздухе. А фигуры святого Петра и раба в правом углу рисунка раза в три меньше остальных фигур.

Дело в том, что средневековый мастер пренебрегал реалистичностью изображения. Так как физический мир был гораздо менее важен духовного. Зритель должен был сосредоточиться только на библейском сюжете.

А эта работа старшего современника Джотто. Гвидо да Сиена. Она была написана за 20 лет до “Поцелуя Иуды” Джотто. Гвидо да Сиена. Поцелуй Иуды. 1275-1280 гг. Хранится в Национальной пинакотеке г. Сиена, Италия

У Гвидо да Сиена фигуры уже хотя бы не висят в воздухе. Но иконописные каноны ещё явно преобладают. Лики вместо лиц. Золотой абстрактный фон.

Представьте, что подобные работы Джотто и видел. Но он смог каким-то чудом создать совершенно иное. Посмотрите на его фреску.

Впервые художник делает фигуры объёмными. Впервые появляется композиция. Впервые мы видим настоящие эмоции. Много вот таких “впервые”.

Как ему это удалось? Очевидно, он должен был обладать незаурядным мышлением. Один случай из его жизни это подтверждает.

Характер Джотто

Выслушав посланника, Джотто взял кисть и нарисовал на листе бумаги идеально ровный круг. Какие-либо другие рисунки он передавать отказался. Посланник был уверен, что над ним подшутили. Но все-таки решил лист с кругом оставить в пачке рисунков других художников.

В Риме же мастерство художника оценили по достоинству. Джотто несколько лет выполнял заказы Папы и кардиналов.

Эта история раскрывает характер Джотто. Он был человеком дерзким, смелым, остроумным. Явно с оригинальным взглядом на жизнь. Это может обьяснить его склонность к новаторствам.

Джотто и Чимабуэ

Давайте сравним фреску Джотто с работой его учителя Чимабуэ. Тот также делал робкие попытки отойти от иконописных канонов. Но в этом ученик явно превзошёл учителя.
Чимабуэ. Поцелуй Иуды. 1277-1280 гг. Фреска в церкви Сан-Франческо, г. Ассизи, Италия

У Чимабуэ мы уже видим синеву неба и элементы пейзажа вместо абстрактного золотого фона. Лица изображённых уже более-менее отличаются друг от друга.

Но все же Чимабуэ далеко до Джотто. В его фреске нет самых главных новаторств Джотто. Эмоций. И объема. А значит реалистичности.

Его фигуры плоские. Иуда словно приклеен к Иисусу. Да ещё и не дотягивается ногами до земли. Лицо Христа ничего не выражает. Фигуры Святого Петра с рабом в левом углу фрески очень малы по сравнению с другими персонажами.

Новаторства Джотто. Композиция. Объём.

А теперь взглянем ещё раз на фреску Джотто. Чтобы в полной мере осознать все его новаторство. Джотто. Поцелуй Иуды. 1303-1305 гг. Фреска в Капелле Скровеньи в Падуе, Италия

Джотто создаёт продуманную композицию. Композиционный центр совпадает с центром картины. Это головы Христа и Иуды. Джотто выделяет центр поднятой рукой священника и рукой с ножом святого Петра. Если мысленно провести линии от их рук, то они как раз сойдутся на головах главных героев.

До Джотто о композиции и не помышляли. Главных героев помещали посередине. Их выделяли большими размерами или парящими над всеми остальными. Второстепенные же герои изображались мельче или ниже.

Посмотрите, насколько фигуры у Джотто объемны. Мастер смело пользуются приёмом светотени. Конечно, его фигуры тяжеловесны и грузны. Ведь в то время живописцы не изучали анатомию человека. Зато драпировка одежды уже гораздо естественнее.

Немой диалог Христа и Иуды

Лица его героев индивидуальны. А главное они выражают эмоции. Чего только стоит немой диалог Христа и Иуды. Джотто. Поцелуй Иуды. 1303-1305 гг. Фрагмент фрески в Капелле Скровеньи в Падуе, Италия

Это уже не просто застывшие лики. Это два очень разных лица. Два разных взгляда. Благородное лицо Христа. Некрасивое лицо Иуды. Сила духа и принятие своей судьбы одного. Слабохарактерность и вероломство другого.

Иуда должен был по договорённости с охраной указать на Христа своим поцелуем. Он не стал показывать на него издалека, чтобы его не спутали в темноте с другим.

Однако сам поцелуй Джотто не показывает. Он показывает момент за секунду до этого. Иуда протянул своё лицо к лицу Христа. И тут пауза…

Их взгляды встретились. Мы словно видим, как маленькие глаза Иуды бегают по лицу Христа. Он ищет что-то в лице учителя. Он ждёт какой-то реакции. Возможно, осуждения или отвращения. Но не находит этого. Христос не отвечает ему.

Он смотрит спокойно. В его взгляде нет того, что предатель ожидает. Он не опускается до его уровня. Он выше этого.

Вот это столкновение высокого и низменного Джотто удалось показать очень выразительно.

Святой Петр и раб с отрезанным ухом

А теперь посмотрите на фигуры святого Петра и раба. И вспомните, как их изображали предшественники Джотто.
Джотто. Поцелуй Иуды. 1303-1305 гг. Фреска в Капелле Скровеньи в Падуе, Италия

Их фигуры нормальных размеров. Они гармонично вписаны в композицию. Мы верим, что святой Петр пытается броситься на защиту Христа. Вытащил нож, чтобы поразить Иуду. Но отрезал ухо попавшего под руку человека. Он уже не просто прилеплен где-то сбоку. Он в толпе. Он зол.

Другие персонажи и скрытые символы

Джотто. Поцелуй Иуды. 1303-1305 гг. Фреска в Капелле Скровеньи в Падуе, Италия

Еще один необычный момент. Это то, как Джотто передаёт напряжение людей. Обратите внимания на солдата в чёрном шлеме и красном плаще. Он весь подался вперёд. Он даже не замечает, что наступил на ногу сзади идущего. А тот тоже так сосредоточен, что не замечает боли.

Ещё один красивый элемент в своё творение вносит Джотто. На дальнем плане какой-то человек поднял вверх рог и трубит. Это означает скорое вознесение в Рай.

То есть Иуда ещё не успел поцеловать Христа, а ангел уже трубит об его воскрешении. Перед нашими глазами как бы проносятся все предстоящие страдания Христа. От поцелуя до воскрешения. Необыкновенно.

Джотто считается отцом Возрождения. До него – столетия иконописи. Когда человек был недостоин реалистичного изображения. И вдруг такой прорыв в лице одного мастера! У Джотто человек – главное действующее лицо. Именно такая центричность человека будет основной чертой Возрождения.

Правда произойдёт это только через пару столетий. А вот почему после Джотто Возрождение не наступило сразу, читайте в статье

Вконтакте

Книга известного писателя и поэта, лауреата целого ряда литературных премий Олеси Николаевой посвящена феномену «реабилитации» образа Иуды в массовой культуре. Явление это не новое, но в наше время, по словам автора, «Иуда сделался брендом», причем весьма востребованным и приносящим немало сребреников. Как верующий человек может ответить на пропаганду «Евангелия от Иуды» и угрожает ли она бытию Церкви Христовой? Об этом - книга Олеси Николаевой.

Приводим отрывок из книги:

ПОЦЕЛУЙ ИУДЫ

Однако, почему Иуда предает Господа таким странным знаком — целованием, которое испокон веков, начиная с Книги Бытия, является выражением родства, верности, благословения, покаяния и той горячей любви, которая крепка, как смерть (Песн 8, 6)?

Самые глубокие, самые искренние, самые трогательные отношения между людьми выражаются в Ветхом и Новом завете именно “целованием”, поцелуем. Он во истину знаменует печать на сердце (Песн 8, 6) целующего и целуемого, любящего и любимого. В уста целует, кто отвечает устами верными (Прем 24, 26), ибо лживы поцелуи ненавидящего (Прем 27, 6).

Вот Исаак, возлежащий на ложе болезни и ждущий смертного часа, призывает к себе сына, желая дать ему свое отцовское благословение: Исаак, отец его, сказал ему: подойди, поцелуй меня, сын мой. Он подошел и поцеловал его. И ощутил Исаак запах от одежды его, и благословил его, и сказал: вот, запах от сына моего, как запах от поля, которое благословил Господь (Быт 27, 26-27).

А вот Иаков впервые встречает свою будущую жену Рахиль у колодца: И поцеловал Иаков Рахиль, и возвысил голос свой и заплакал... Лаван, услышав об Иакове, сыне сестры своей, выбежал ему на встречу и поцеловал его, и ввел его в дом свой. Лаван же сказал ему: подлинно ты кость моя и плоть моя (Быт 29, 11, 13-14).

И после этого служил Иаков за Рахиль семь лет, и они показались ему за несколько дней, потому что он любил ее (Быт 29, 20).

А вот Иосиф, в апогее своей славы и процветания, встречает в Египте своих некогда продавших его в рабство коварных братьев, теперь голодных и нищих, а с ними — меньшего: невинного и любимого Вениамина: И пал он на шею Вениамину, брату своему, и плакал; и Вениамин плакал на шее его. И целовал всех братьев своих, и плакал, обнимая их (Быт 45, 14-15).

А вот Иаков, Самим Богом названный Израилем, теперь уже совсем старый и немощный, наконец, добравшись до Египта, встречает своего любимейшего сына Иосифа.. .

И сказал Иосиф отцу своему: это сыновья мои, которых Бог дал мне здесь. Иаков сказал: подведи их ко мне, и я благословлю их. Глаза же Израилевы притупились от старости, не мог он видеть ясно. Иосиф подвел их к нему, и он поцеловал их и обнял их (Быт 48, 9-10).

Когда же умер Иаков, то Иосиф пал на лице отца своего, и плакал над ним, и целовал его (Быт 50, 1).

Так и Авессалом, сын царя Давида, впал у отца в немилость за то, что убил своего брата Амнона за растление своей сестры Фамари, и когда, наконец, после долгих страданий и попыток получить прощение и милость отца был, наконец, позван им, то он пришел к царю, и пал лицем своим на землю пред царем, и поцеловал царь Авессалома (2 Цар 14, 33).

Плачут и целуют друг друга сын царя Саула Ионафан и Давид. Саул решил убить Давида, но Ионафан полюбил Давида: Душа Ионафана прилепилась к душе его, и полюбил его Ионафан, как свою душу (1 Цар 18, 1).

Поэтому Ионафан предупредил Давида, чтобы тот мог скрыться, и они попрощались. И Давид... пал лицем своим на землю, и трижды поклонился, и целовали они друг друга, и плакали оба вместе, но Давид плакал более (1 Цар 20, 44). Целует царь Давид и некоего старика Верзеллия, прощаясь с ним.

Верзеллий оказал царю помощь во время войны с Авессаломом: И поцеловал царь Верзеллия, и благословил его (2 Цар 19, 39). Просит и Елисей пророка Илию в час своего пророческого призвания отпустить его домой поцеловать родителей, и это выражение любви оказывается столь существенным, что Илия отпускает его: Илия, проходя мимо, бросил на него милоть свою. И оставил Елисей волов, и побежал за Илиею, и сказал: позволь мне поцеловать отца моего и мать мою, и я пойду за тобою. Он сказал ему: пойди и приходи назад (3 Цар 19, 21) (Ср.: Другой же из учеников сказал ему: Господи! позволь мне прежде пойти похоронить отца моего. Но Иисус сказал ему: иди за Мною и предоставь мертвым погребать своих мертвецов — Мф 6, 21-22).

В Евангелии целует ноги Христа покаявшаяся грешница: И ставши позади у ног Его и плача, начала обливать ноги Его слезами и отирать волосами головы своей, и целовала ноги Его, и мазала миром (Лк 7, 38).

Видя же, что это соблазняет фарисея Симона, Христос отвечает ему, и этот ответ звучит как упрек: Ты целования Мне не дал; а она, с тех пор, как я пришел, не перестает целовать у меня ноги (Лк 6, 45).

И наконец, целует в Христовой притче радостный отец своего вернувшегося блудного сына: Встал и пошел к отцу своему. И когда он был еще далеко, увидел его отец и сжалился; и побежав пал ему на шею и целовал его (Лк 15, 20).

Эти «целования» есть выражение лучшего, что живет в человеке, — его любви, чистоты, благодарности.

Однако Библия знает и другие — лживые поцелуи, исполненные предательства и коварства: Лживы поцелуи ненавидящего (Притч 27, 6).

Губительными оказываются для «неразумного юноши» поцелуи женщины, в наряде блудницы, с коварным сердцем : Она схватила его, целовала его, и с бесстрыдным лицем говорила ему... Множеством ласковых слов она увлекла его, мягкостью уст своих овладела им. Тотчас он пошел за нею, как вол идет на убой, и как олень на выстрел (Притч 7, 7, 10, 13, 21-22).

Поразительным коварством оборачивается для Амессая поцелуй Иоава — военачальника царя Давида: И сказал Иоав Амессаю: здоров ли ты, брат мой? И взял Иоав правою рукою Амессая за бороду, чтобы поцеловать его. Амессай же не остерегся меча, бывшего в руке Иоава, и тот поразил его им в живот, так что выпали внутренности его на землю... и он умер (2 Цар 20, 9-10).

Если при этом учесть, что Амессай сам был военачальником иудейским и вовсе не был ни врагом царя, ни врагом Иоава, а провинился лишь тем, что замедлил выполнить порученное ему, становится понятным гнев Давида на Амессая. Умирающий царь наказывает своему сыну и наследнику Соломону покарать Иоава, что Соломон и исполняет: Да обратит Господь кровь его на голову его за то, что он убил... Амессая, военоначальника Иудейского (3 Цар 2, 32). Еще раз подчеркнем, что смертельный удар был нанесен Амессаю в тот самый момент, когда он ожидал, что убийца поцелует его.

Вот и Иуда предает Господа целованием. Он говорит стражникам: Кого я поцелую, Тот и есть (Лк 22, 47). Истинный смысл Иудиного намерения не может скрыться от Господа: Иисус же сказал ему: Иуда! целованием ли предаешь Сына Человеческого? (Лк 22, 48). И еще сказал: Друг, для чего ты пришел? (Мф 26, 50).

Церковные толкователи этого места сходятся в том, что Христос и в этот страшный момент продолжает заботиться о предателе, вразумляя его любовью: не обличая его, не выказывая к нему никакой нравственной брезгливости, он все еще называет его «другом», не отвергает целования, но принимает его, хотя и кротко упрекает бывшего ученика за то, что он «знак любви делает знаком предательства» (Евфимий Зигабен . Толкование на Евангелие.С. 336).

“Это действие, обыкновенно употребляемое как выражение дружества и любви, употребляемое Иудою как выражение предательства, показывает в Иуде или лукавство — желание и при самом конце скрыть от Иисуса Христа гнусный замысел против Него, или крайнюю злобу, насмешливо употребляющую доброе орудие для причинения крайнего вреда, или безсмыслие, не понимающее внутреннего значения употребляемых действий” (Михаил, архим . Толковое Евангелие. Т. 1. С. 503).

Можно, конечно, согласиться с предположениями архимандрита Михаила, допускающими тут сугубое коварство, насмешку Иуды, целующего Учителя. Можно также, по аналогии с предательским поцелуем Иоава, представить это таким образом, словно Иуда боялся спугнуть Христа, напротив даже — хотел привлечь его к себе, удержать Его, пока не подоспеют стражники, выражением своего дружества.

Но на самом деле есть в этом предательском поцелуе что-то совсем алогичное — некий иррациональный импульс, свидетельствующий о зловещем раздвоении воли, об эмоциональной рассогласованности всего падшего, грешного естества. По аналогии тут же вспоминается, как в тяжелейшем для Церкви 1922 году обновленческий протоиерей Александр Введенский привел чекистов арестовывать митрополита Вениамина — своего учителя и правящего архиерея (вскоре тот был расстрелян; в 2000 году прославлен как новомученик). Иудин жест протоиерея Введенского состоял здесь еще и в том, что он не преминул подойти к святителю под благословение.

— Отец Александр, — спокойно сказал ему митрополит Вениамин, — мы же с вами не в Гефсиманском саду.

«И не дал благословения. А потом так же спокойно и ровно выслушал объявление о своем аресте» (Цыпин Владислав, прот . Русская Церковь 1917-1925. М., 1996. С. 194).

Психологический феномен поцелуя Иуды (так же, очевидно, как и попытки Введенского в этой ситуации попросить благословения у своей жертвы) состоит, возможно, в том, что предатель пытался до конца сохранить не только видимость, но и собственное убеждение в том, что он отнюдь не сводит здесь счеты, не питает враждебных чувств к своей жертве — напротив, лично ее, эту жертву, он вроде бы и любит, и почитает. Поцелуй (как и благословение)необходимо предателю как знак самооправдания, который, как он надеется, может успокоить его совесть, удостоверить чистоту намерения, в чем так нуждается его душа, смятенная душа изменника: предать — предал, но ничего дурного как бы и не помышлял, не имел против.

Тот же психологический механизм находим и в «Моцарте и Сальери». Сальери, друг, он же — отравитель, не выказывает Моцарту своей враждебности, напротив, откровенно выражает ему свое восхищение: «Ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь; я знаю, я» (Пушкин А.С. Собр. соч.: В 10 т. М., 1976. Т. 4. С. 283). Убийственный яд, сей «последний дар Изоры», называет он «заветным даром любви», преподносимым в «чаше дружбы».

Эта демонстрируемая пелена любви, дружбы и даже заботы, в которую тщательно драпируется предатель («Берите Его и ведите Его осторожно»), сознательно посылающий своего избранника на смерть, возможно, более красноречиво свидетельствует о его помрачении, одержимости и духовном параличе, чем если бы он стал откровенно объяснять мотивы своих действий и проявлял откровенную враждебность.

Самая великая история любви в истории человечества - это история любви Бога к людям. Самое чудовищное предательство в истории мира - это предательство Бога человеком. О том, что случилось с Иудой, спорят богословы и каждый из нас: вечное "как можно было?" и безответное "а я бы устоял?". История размышлений о предателе - попытка осознать, понять, а иногда и оправдать степень человеческой слабости перед "проклятой" свободой воли. Свободой любить и свободой предавать...

Воистину - есть в Евангельском сюжете об Иуде нечто, слишком глубоко затрагивающее нас самих, слишком очевидно имеющее отношение к нашему собственному существованию и спасению. Проникая в его черты, запечатленные в каноническом евангельском повествовании, вглядываясь в строки Вечной Книги, вслушиваясь в слова Христа: Один из вас предаст Меня (Мф. 26, 21), порой вслед за другими апостолами с трепетом и ужасом вопрошает душа человеческая: Не я ли, Господи? (Мф 26, 22), Не я ли, Равви? (Мф. 26, 25).

Ибо как ни взгляни, а сей богоизбранный ученик, апостол-предатель, один из двенадцати (Мф. 26, 47) , вот уже две тысячи лет всегда, и везде, и всюду - ОДИН ИЗ НАС...

Вот Иуда предает Господа целованием. Он говорит стражникам: Кого я поцелую, Тот и есть (Лк. 22, 47). Истинный смысл Иудиного намерения не может скрыться от Господа: Иисус же сказал ему: Иуда! Целованием ли предаешь Сына Человеческого? (Лк. 22, 48). И еще сказал: Друг, для чего ты пришел? (Мф. 26, 50).

Церковные толкователи этого места сходятся в том, что Христос и в этот страшный момент продолжает заботиться о предателе, вразумляя его любовью: не обличая его, не выказывая к нему никакой нравственной брезгливости, он все еще называет его «другом», не отвергает целования, но принимает его, хотя и кротко упрекает бывшего ученика за то, что он «знак любви делает знаком предательства» (Евфимий Зигабен. Толкование на Евангелие. С. 336).

«Это действие, обыкновенно употребляемое как выражение дружества и любви, употребляемое Иудою как выражение предательства, показывает в Иуде или лукавство - желание и при самом конце скрыть от Иисуса Христа гнусный замысел против него, или крайнюю злобу, насмешливо употребляющую доброе орудие для причинения крайнего вреда, или безсмыслие, не понимающее внутреннего значения употребляемых действий» (Михаил, архим. Толковое Евангелие. Т. 1. С. 503).

Можно, конечно, согласиться с предположениями архимандрита Михаила, допускающими особое коварство, насмешку Иуды, целующего Учителя.

Можно также, по аналогии с предательским поцелуем Иоава, представить это таким образом, словно Иуда боялся спугнуть Христа, напротив даже - хотел привлечь Его к себе, удержать Его, пока не подоспеют стражники, выражением своего дружества.

Но на самом деле есть в этом предательстве что-то совсем алогичное - некий иррациональный импульс, свидетельствующий о зловещем раздвоении воли, об эмоциональной рассогласованности всего падшего грешного естества...

Психологический феном поцелуя Иуды состоит, возможно, в том, что предатель пытался до конца сохранить не только видимость, но и собственное убеждение в том, что он отнюдь не сводит здесь счеты, не питает враждебных чувств к своей жертве - напротив, лично ее, эту жертву он вроде бы и любит, и почитает. Поцелуй необходим предателю как знак самооправдания, который, как он надеется, может успокоить его совесть, удостоверить чистоту намерения, в чем так нуждается его душа, смятенная душа изменника: предать - предал, но ничего дурного как бы и не помышлял, не имел против.

Тот же психологический механизм находим в «Моцарте и Сальери». Сальери, друг, он же - отравитель, не выказывает Моцарту своей враждебности, напротив, откровенно выражает ему свое восхищение: «Ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь; я знаю, я». Убийственный яд, сей «последний дар Изоры», называет он заветным даром любви», преподносимым в «чаше дружбы».

Эта демонстрируемая пелена любви, дружбы и заботы, в которую тщательно драпируется предатель («Берите Его и ведите Его осторожно»), сознательно посылающий своего избранника на смерть, возможно, более красноречиво свидетельствует о его помрачении, одержимости, духовном параличе, чем если бы он стал откровенно объяснять мотивы своих действий и проявлял откровенную враждебность.